… разбудив утром Александра быстрыми, почти истеричными поцелуями, она показывала ему свою правую ладонь, затем кошачьим движением вытягивала из-под розовой подушки серебряную орднунг-бокс Штайнмайера, плоскую, как шутка лифтера, но начищенную, словно пряжка ефрейтора.
Владимир Сорокин. “Голубое сало”
“Голубое сало” Владимира Сорокина, короткий роман (точнее, повесть), изданный в 1999-м, сразу привлек внимание неискушенной российской публики ввиду крайне провокационного содержания. Я помню разговор с впечатленным школьным другом, проглотившим “Голубое сало” вскоре после его появления на прилавках, однако нескольких коротких цитат хватило, чтобы напрочь отбить у меня малейшую охоту к нему притрагиваться. И вот на днях, изучая в Интернете правила публикации произведений с ненормативной лексикой, я натолкнулся на примеры из романа и решил-таки с ним ознакомиться, благо раздобыть полный текст “Голубого сала” Владимира Сорокина оказалось легко.
Отсмеявшись и отплевавшись, я вознамерился было забыть о “Голубом сале” навсегда, как вдруг понял, что с его помощью можно показать объективный критерий оценки качества литературного произведения, тщательно затираемый современными СМИ, чьи боссы резонно опасаются, что его знание откроет публике глаза на крайне неприятный факт: что многие культовые российские романы последних десятилетий являются слабыми даже в лучшем случае.
Трудности объективной оценки современной литературы
Главная проблема с выставлением адекватной оценки современным романам вроде “Голубого сала” в политической ангажированности оценщиков. Проще говоря, критики-либералы будут петь таким произведениям самовлюбленные дифирамбы, а патриоты потребуют упечь автора за решетку; ни один национально-ориентированный литературный конкурс не возьмет “Голубое сало” на рассмотрение, а премия, финансируемая Западом, вручит роману все первые места лишь за то, как в нем выставлен Сталин; и так далее. Это не значит, что в аргументах сторон не будет рациональных зерен – еще как будут, и очень весомые, но в пылу эмоций все они рискуют остаться незамеченными.
В этой ситуации лучшее, на что может рассчитывать нейтральный читатель – собственное субъективное суждение, но ведь известно, насколько сильно оно зависит от среды. “Мне роман понравился, потому что он понравился всем просвещенным русскоязычным трейдерам Нью-Йоркской области“, или “Мне роман не понравился, потому что российскому боевому офицеру не может понравиться такая х***я” – вот примеры типичных причин, иногда осознанных, чаще нет, стоящих за тем или иным мнением, принимаемым человеком за личное. К счастью, это не значит, что объективных критериев оценки литературы не существует, и один из них я и хочу предложить вашему вниманию.
Сразу оговорюсь: с идеологической точки зрения, я должен относиться к “Голубому салу” отрицательно, но, несмотря на скучные и откровенно тошнотворные отрывки, эмоционально роман мне скорее понравился. По крайней мере, читая Достоевского-2, я смеялся от души, а Набокова-7 перечитал дважды. Ахматову-2 я, впрочем, пропустил полностью: как справедливо заметил столь нелюбимый мной ЮБродский,
комплекс неполноценности, которым страдает прозаик по отношению к поэту, ни в коем случае не гарантирует комплекса превосходства у поэта по отношению к прозаику.
Однако любая эмоциональная оценка сугубо субъективна и потому ненадежна: ими активно используются ангажированные критики, но они не приближают нас к истине. Так поедание Сталиным и Хрущевым человеческого фондю показалось мне непростительно пошлым, а неуклюжая попытка полковника склеить Borisa – парадоксально забавной; однако обе оценки допускают прямо противоположное отношение со стороны махрового либерала и консервативного мажордома соответственно. Но уже на середине “Голубого сала” становится ясно, что, невзирая на эмоциональные, политические и какие угодно другие пристрастия и антипатии, роман Владимира Сорокина не соответствует ключевому (и объективному) критерию качественного литературного произведения.
Этот критерий – оригинальность.
“Ну, что за бред!” закатит глаза знаток современной литературы. “Сорокина можно обвинить во всех смертных грехах, начиная с прелюбодеяния в постный день и кончая чревоугодием в скоромный, но нехватка оригинальности – это просто хушо бадао, ведь даже на фоне других экспонатов русского литературного постмодерна его работы свежи, как мыло “Запах Парижа”, засунутое в ж**у ассенизатору! Господин как бы критик, Вы вообще ознакомились с предметом, прежде чем браться него своими неотмытыми от пропутинской писанины пальцами?”
Я специально не стал прояснять такие тонкости, как наркотический опыт и, особенно, сексуальная ориентация Владимира Сорокина, (хотя меня и подмывало съязвить, что голубое сало – это продукт, который выдают озабоченные гомосеки, когда им выдают печатную машинку и кокаин), ибо ничто так не мешает объективной оценке чего-либо, как сексуальность, независимо от того, солидарен ли ты, сочувствуешь или осуждаешь. К тому же, с точки зрения литературного качества, совершенно неважно, мечтал ли автор оказаться на месте содомируемого Сталина, разрожающейся Ахматовой, откинувшегося Мандельштама или кого-то другого. Писательское отложение Владимира Сорокина действительно оказалось плоским, как шутка лифтера, и блестящим, как пряжка ефрейтора, потому, что большая часть “Голубого сала” является жонглированием раскрученными брендами, к каждому из которых прикручен заведомо не соответствующий ему контекст.
Попробую объяснить.
Брендовая комбинаторика, разрыв шаблона и “Голубое сало”
Как-то раз в университете я записался на “продвинутый” курс философии Платона, и во время одного из семинаров профессор невзначай обронила, что человеческая способность представлять несуществующие существа является существенным доказательством существования измерений, где обитают эти и подобные сущности. Сразу несколько студентов попытались угодить профессору пересказом ее собственной мысли другими словами, вырванными из контекста цитатами и историями из жизни дальних родственников. Я прекрасно понимал, что все они, начиная с профессора, несут околесицу, но никак не мог найти логичный довод, поставивший бы их на место, поэтому молча ждал, когда этот цирк прекратится.
Я уже почти смирился с поражением здравого смысла, как вдруг слово взял парень, который всегда был тихоней. Без лишних преамбул, он заявил, что совершенно неважно, имеет ли вымышленное существо рог на лбу, глаз под хвостом или хобот в ж**е, поскольку любой сказочный организм все равно составлен из элементов, существующих в нашем мире, но скомпонованных вопреки логике, а представить себе нечто, чего в нашем мире нет хоть в какой-нибудь форме, лично он не может. Обескураженная профессорша отмахнулась чем-то невразумительным и поспешила свернуть дискуссию, а мы с тем парнем стали друзьями и общаемся до сих пор.
Его аргумент работает и с “Голубым салом”, где Гитлер, ГУЛАГ, Большой и все прочие реальные бренды выступают в роли элементов с хорошо известным функционалом, а патологические извращения и прочая гротескная атрибутика – лишь способ иной их компоновки, создающий разрыв шаблонных ассоциаций в стиле начинающего пикапера. И, чем сильнее бренд раскручен в рамках того или иного шаблона, тем сильнее будет эмоциональная реакция на разрыв последнего. Но если писатель пользуется чужими образами вместо того, чтобы создавать и раскручивать собственные (как это сделал тот же Достоевский с Настасьей Филипповной и доброй дюжиной других дочерних брендов), он занимается не творческой, а ремесленной работой.
Да, ремесленник может быть высококлассным мастером, но ему по определению не по плечу главная и, по сути, единственная творческая задача: придумать нечто новое. Как не оказался она по плечу и Владимиру Сорокину: роман “Голубое сало” правдоподобно пародирует “Бесов” и “Идиота”, а также, кажется, “Аду” (“Живаго” не получился совсем, но Пастернак ведь и сам пародия, раскрученная по политическому заказу), но весь его броский бурлеск елочным “дождиком” повис на ветвях заемной вторичности, а самой оригинальной частью остались письма Borisa и описания «землелюбов». Именно поэтому “Голубое сало” является слабым произведением, ослепившим неискушенных читателей фейерверком фантасмагории, но не добавившим в копилку мирового творчества ни одного нового опилка.
Российская публика, впрочем, падка на такие блестки (успех “разоблачительных” навальнороликов лишнее тому подтверждение): стоит ей услышать, что кто-то живет во дворце или хотя бы в фамильном поместье, как мысль о собственной малометражной жилплощади становится невыносимой, создавая в сознании эмоциональный крючок, зацепившись за который триггер (например, роман Владимира Сорокина “Голубое сало”) надолго остается в памяти и обрастает дополнениями и подробностями как ватный шарик, застрявший в канализации. Последняя вообще играет в романе крайне важную роль: в отличие от других шокирующих образов, призванных превратиться в эмоциональные триггеры за счет ярких визуальных элементов (например, золотого потира, украшенного шестью крупными сапфирами в сцене сношения Сталина с Хрущевым), сцена затопления Большого содержимым канализации имеет чисто психологическую подоплеку, характеризуя писателя Николая Буряка как человека, мучающегося комплексом самозванца и подсознательно жаждущего с головой погрузиться в испражнения, чтобы компенсировать слишком высокое мнение о нем общества. Традиционно для этой цели используется кабинет доминатрисы, но, разумеется, в силу своей замызганности еще более ленивыми писателями и сценаристами, подобный образ никак не может сравниться в блеске с ефрейторской пряжкой, видимо взятой за ориентир подобно зеленому свету.
Заключение
У Владимира Сорокина был и другой путь: тот же “Мастер и Маргарита” отталкивается от Иисуса, самого раскрученного бренда в Западном полушарии, однако почти все основные действия происходят с оригинальными персонажами. Да, вторичность лежала в завязке “Голубого сала” (клоны русских писателей и их добросовестно выточенное «творчество»), но бескровное наложение линии Borisa на линию “землелюбов” в сочетании с каплей оригинальной фантазии вполне позволяло дойти до китайца (то, что роман кончится именно им, стало понятно сразу после экспроприации сала) через введение в сюжет новых персонажей (хотя даже от Карпенкофф сотоварищи избавились раньше, чем их образы были раскрыты полностью) и не опускаясь до эксплуатации коммунистических стереотипов. И да, “Голубое сало” можно сколько угодно называть “высосанной из пальца мерзостью”, ругая за оголтелый разврат, кичащийся собственной безнаказанностью, но главный грех Владимира Сорокина-писателя – не прелюбодеяние, а лень.
Подобно тому, как русские поэты Золотого и Серебряного веков повально писали в четырёхстопном ямбе, потому, что так проще и легче, Владимир Сорокин ухватился за пригоршню долларов распиаренных брэндов, вызывающих сильную эмоциональную реакцию и стойкий ассоциативный ряд, и слепил аляповатую конструкцию, одновременно удовлетворившую либералов и возмутившую патриотов, обеспечив роману и себе неувядающий скандальный интерес. Это очень удачный маркетинговый ход (“Голубое сало” остается самым разыскиваемым в Интернете произведением Владимира Сорокина, опережая даже “День опричника”, написанный по тому же принципу), но причисление романа к русской классике – это уже ход гораздо менее удачный. Напротив, избрав путь наименьшего сопротивления и сконструировав свое творчество вокруг езды на взятых напрокат брендах, Владимир Сорокин самодисквалифицировался в гонке за место среди русских классиков XXI века и скорее всего не только выпадет из литературной обоймы, но и превратится в посмешище и будет забыт всеми, кроме составителей вопросов спортивного “ЧГК”, когда наша страна откажется от либерального курса в пользу возвращения к патриотическим ценностям.
Перманентного.
Данил Рудой – Нью-Джерси, США – 9-11 ноября 2021 г.