“Диссиденты” – “1 сентября”: Часть I

“Диссиденты” Данила Рудого – повесть о жизни учеников 10-го класса, которых администрация школы в наказание за плохое поведение обязывает принять участие в грандиозном театральном спектакле. День за днем репетируя лучшие сцены из классической литературы, школьники незаметно для самих себя взрослеют, обретают дружбу и любовь, находят свое призвание и впервые сталкиваются с по-настоящему серьезными жизненными дилеммами, решение которых требует максимальной воли и силы духа, и которые далеко не всегда заканчиваются так, как им бы хотелось…

1 сентября…

Все как обычно. Радио орет о количестве первоклассников, шагающих во вновь отстроенные к началу учебного года школы (а они ведь еще не знают, что их ждет); парадный костюм, надеваемый только раз в год, безжизненно висит на плечиках, злорадно напоминая, что сегодня рубашка опять натрет шею; одинокая алая роза, завернутая в прозрачную полиэтиленовую фольгу с ленточкой, гордо возвышается над подоконником и странно смотрится на фоне пейзажа стены соседнего дома.

1 сентбря…

Все как всегда. На улицах, в транспорте – одинаковые выражения лиц, свойственные определенным возрастам. Первоклассники угадываются безошибочно – дело не только в маленьком росте и детской внешности: в их глазах читается удивление вперемешку с испугом, они судорожно вцепляются в руки родителей, трутся об их ноги, прижимают к груди роскошные букеты. Остальные представители начальной школы держаться нахальнее, но все равно робко, опасаясь косого взгляда своих старших коллег. Те в свою очередь чеканят шаг легко и непринужденно, особенно средняя школа – у них еще вся жизнь впереди, так стоит ли сейчас беспокоиться о такой ерунде, как учеба? Особняком держатся старшие классы: девятые, еще не совсем распрощавшиеся с детством, и десятые, рабочие лошадки любой школы, на лицах которых написано одно единственное желание: поскорее кончить эту волыну. Наконец, особая каста – одиннадцатиклассники, почти что выпускники, герои без девяти месяцев. На их лицах торжественно-значительное выражение, потому что они знают, что это 1 сентября с ними в последний раз. С них взятки гладки – им все-таки поступать, зачем же еще третировать ребят? Потому на лицах некоторых проступает хамоватость: они могут себе позволить не поздороваться с учителем, или поздороваться с ним за руку, сославшись на то, что «… мы с Санычем в лагере вообще главбухами были…», читай – главными бухарями.

Глядя на священный трепет первоклассников, нетерпеливое ожидание средней школы и высокомерные взгляды выпускников, 1 сентября легко потеряться. Кажется, что кругом нигде нет ровесников, и ты остался один – последний десятиклассник на планете. К счастью, это не так: вон из подворотни в рваной джинсе вываливается Никса, ему навстречу со зверским выражением лица и охапкой тюльпанов летит Кит, а на все это снисходительно смотрит Ленчик, автоматически поправляющий безукоризненно завязанный виндзорским узлом серый шелковый галстук – значит, девчонки рядом, и ухо нужно держать востро.

Понимая, что без моего непосредственного участия 1 сентября не войдет в нужное русло, я беру курс прямо на образовавшуюся компанию и, улыбаясь до ушей, ору на всю улицу:

– Я вас категорически приветствую! Прошу разрешение подержаться за вашу мужественную руку. Как ваше драгоценное для флота здоровье?

Это мы цитируем Александра Покровского, нашего текущего первоисточника. Сейчас Никса повернется и ответит:

– Безнадежно здоров. Годен только к службе на подводных лодках. Место службы изменить нельзя. У нас нет оснований для беспокойств и переводов. А списывают с плавсостава теперь только по двум статьям: трупные пятна и прободение матки.

– Ну, с маткой, я думаю, у нас все в порядке.

Это в разговор вступает Кит, моментально находя для себя нишу. У него вообще исключительный талант – мгновенно занимать достойное место в любом деле так, что совершенно невозможно представить себе это дело без его участия.

– Опять за старенькое, господа?

Тут начинает умничать Ленчик. Вообще-то, он хороший парень, но у него есть два недостатка: он очень любит поумничать и не очень любит наши первоисточники. Поэтому Ленчик иногда не вписывается в нашу струю, за что ему в ухо немедленно вписывается кулак: несильно, а так, чтобы не забывался. И еще он страдает патологической тягой к женскому полу, просто с ума сходит по красоткам, встречающимся в широтах нашей школы. Тянет его исключительно к сногсшибательным дамам, на меньшее он не разменивается. Но оно и правильно.

– Ленчик? Дорогой ты мой человек! – хватает донжуана за грудки Никса. – Сколько лет, сколько зим!

– Сколько Лен, сколько Зин? Точно не помню, но Лен было больше.

– Ленивец, – почти презрительно бросает Никса, отпуская вместе со словами и Ленчика как такового. – А что, мать-перемать, никак, 1 сентября на дворе?

Никса – это наш герой, наша гордость. В школе еще не было акта хулиганства, в котором он бы не участвовал. Вынос окна нашей классной комнаты петардой, поджег плаката в кабинете директора, вдребезги разбитая сливная труба в туалете цокольного этажа – вот далеко не полный перечень его геройств. И, кстати, он никогда не попадается, поэтому дебоширить с ним лучше, чем с другими.

По дороге к школе, разукрашенной по случаю 1 сентября самым несуразным образом, мы вкратце поделились впечатлениями о прошедшем лете, большую часть которого мы, в силу различных причин, провели порознь. Все мы сошлись на том, что два с половиной месяца каникул (из-за экзаменов отдыхать пришлось меньше) – это слишком много. В самом деле, от точащей скуки, нудного безделья и хронической безработицы отдых начинает казаться пыткой. Надоедает все: футбол с утра и до поздней ночи на асфальтированной хоккейной коробке, чтение книг в мокром от пота кресле, даже редкие пьянки до полного изнеможения не вносят сколько-нибудь существенную струю разнообразия в бессмысленность летнего существования. Так что, дойдя до школьного двора, мы решили, что оптимальные каникулы – четыре раза в год по одному месяцу, конечно же, без учета выходных и праздников.

На школьном дворе вот уже десятый класс одно и то же 1 сентября: лица учеников, лица родителей, лица начальства – кругом одни только лица, хаотическое мелькание которых весьма раздражает. Уже издали я заметил косые взгляды, бросаемые на нашу компанию фактически всей школой – мы никогда не пользовались большой популярностью ввиду выдающейся исключительности личности каждого из нас. Главный наш принцип звучал так: не трогайте нас, мы не тронем вас. Кстати, почти все ему следовали, а те, кто не следовал, жалели об этом.

Вклинившись во фланг нашего класса, я вдруг почувствовал, что что-то было не так. Все наши девушки, разукрашенные под 1 сентября не хуже, чем школьный фасад, пребывали в состоянии легкого возбуждения, чрезвычайно для них нехарактерного. Желая разобраться, в чем дело, я уставился на ближайшую ко мне группу и нарочито грубо спросил, в чем дело.

– Сам не видишь? – насмешливо спросила Поля, чуть наклонив голову.

Поля – первая и единственная красавица нашего класса, хотя долгое время это оставалось тайной. Когда год назад она перешла в нашу школу вместе с подругой, (также девушкой неординарной, но по другим причинам) на нее практически никто не обращал внимания, кроме влюбленного в нее парня, безнадежного и опасного клоуна, самоотверженно последовавшего за ней из их прошлого учебного заведения. Вернее, это я так думал, что самоотверженно, пока не выяснил, что половина свежесформированной параллели “В” состоит из их бывших однокашников. Ну, о них я вам еще расскажу. Так вот, не только не афишируя, но и всячески скрывая свою выгодную внешность, Поля посвятила первый месяц учебы борьбе за всенародное признание, как учительское, так и ученическое. Но, если с учителями она особо не церемонилась, подлизываясь ко всем подряд, то из ровесников Поля выбирала только тех, кто был способен решать за нее ее проблемы. Ее успехи были просто выдающимися, во многом потому, что для меня 1 сентября девятого класса окончилось страшным гриппом с кучей осложнений: провалявшись в постели две недели, я потерял время и не сумел повлиять на стремительно меняющийся политический климат нашего класса, о чем неоднократно жалел впоследствии. Особенно когда Поля неожиданно раскрыла нам, какой красивой она может быть.

Но вернемся в 1 сентября. Последовав совету и посмотрев, я заметил, что в классной толпе находится незнакомый мне парень. Бесстыжая толпа, судя по обрывкам фраз и смешочкам, была взволнована его неординарной внешностью. Действительно, выглядел субъект более чем странно: он был очень высок и невероятно худ, просто как Шерлок Холмс в исполнении Василия Ливанова, и имел такое же узкое лицо, которому прямоугольные очки придавали несколько пустое выражение. Но самыми выдающимися в нем были уши – раковин таких размеров и форм я не видел еще никогда. Признаюсь: и у меня в тот момент возникла ассоциация с радиолокаторами, используемая насмехающейся толпой.

Впрочем, эта нехорошая ассоциация тут же сменилась недовольством, что одноклассники так плохо приняли новенького, и я высказал свое отношение к происходящему. Как назло, за моей спиной в этот момент проходила классная руководительница, Татьяна Федоровна, вряд ли ожидавшая услышать 1 сентября такое количество отборной нецензурности. Заметив учительское присутствие, я понял, что погорячился, и покраснел. Преподавательница смотрела на меня печально и грустно – да-да, именно так, она часто так на меня смотрела, хотя еще ни разу – 1 сентября. Наконец, обреченно покачав головой, Татьяна Федоровна ушла прочь.

Тирада все-таки принесла плоды: от новенького сразу отстали. Не то, чтобы я пользовался в классе непререкаемым авторитетом, скорее – никто не хотел со мной связываться, зная, что в любой момент я был способен на самый непредсказуемый шаг в самом непредсказуемом направлении. Но новенький этого не знал: он подошел ко мне чуть ли не вплотную и замер, не говоря ни слова.

– Как тебя зовут? – спросил я через полминуты, устав молчать.

Поняв по взгляду новичка, что он не ощутил исключительной правильности поставленного вопроса, я пошел другим путем:

– Можешь называть меня Сашей.

Новичок продолжал пристально смотреть на меня, и это начинало действовать на нервы. Неприятнее и непривычнее всего было видеть его глаза на уровне своих собственных – до текущего 1 сентября я оставался самым высоким в классе. Наконец, новичок спросил:

– Зачем ты это сделал? Зачем ты оборвал народ?

Признаться, в этот момент я подумал, что передо мной какой-то мазохист, получающий удовольствие от насмешек окружающих, однако что-то в его взгляде, несмотря на всю странность, заставляло усомниться в подобной догадке.

– Не знаю как тебе, а мне лично не нравится видеть, как оскорбляют человека, тем более – новичка коллектива.

– А с чего ты решил, что я новенький?

– А кто ты? – парень начинал мне нравиться, но еще не понимал, почему. – Или мы все тут часть какого-то психологического опыта?

– Нет, я новенький, – неожиданно легко сдался парень. – Мене только интересовало, как ты догадался?

– А чего тут догадываться? На дворе 1 сентября; посреди моих одноклассников стоит парень с цветами и сумкой в деловом костюме и начищенных ботинках, в глазах – пустота. Единственная странность – что ты без родителей. В первый раз в новую школу – это событие, причем малоприятное даже для очень коммуникабельных людей.

– Они хотели пойти вместе со мной, но я попросил их не делать этого, – серьезно ответил незнакомец. – Кстати, меня зовут Сергей.

– Хорошо, что ты все-таки представился, – укоризненно заметил я.

– Не знаю, кто ты, незнакомец, но, видя, что ты нашел общий язык с Саней, не могу тебя не поприветствовать, – многозначительно заявил тот. – Я – Никса!

– Опять пафоса у Ленчика нахватался? – ехидно спросил Кит. – И все-то вас на высокое тянет. Спуститесь на грешную землю! Зови меня Китом, – последние слова были адресованы Сергею.

– А я – тот самый Ленчик, у  которого общественность черпает безграничные запасы пафоса, – гордо представился умник, протягивая новичку руку.

Сергей поздоровался с ними в той последовательности, в которой они к нему подошли.

– Вы куда пропали-то? – подозрительно спросил я.

– Щас все увидишь, – подмигнул мне Никса.

А между тем наше непосредственное начальство затянуло эмоциональную речь по случаю очередного 1 сентября, как всегда бессмысленную, но красиво написанную. Первое слово осталось за директрисой, ее мысль подхватили завучи, а председатель родительского комитета довела все до логического завершения. Смотреть на это сил у меня не было, потому я принялся оглядывать одноклассников. Все они немного изменились, чуть-чуть повзрослели и стали нахальнее, однако было ясно, что с ними произошли лишь те незначительные изменения, которые заметны, только когда долго не общаешься с человеком. В остальном все остались теми же, кем были, а значит отменить зеленую тоску мог только Сергей.

Наконец, торжественная часть кончилась, и все классы нестройными колонами двинулись в школу. Парадные двери у нас узкие, так что около входа моментально образовалась огромная толпа, нарастающая с каждой секундой. Я уже собрался использовать несколько десятков метров свободного пространства для короткого разбега и врезаться всей свой массой в массу людей (плохо представляя, что за этим последует, но очень желая это выяснить), но в этот момент меня дернул за рукав хитро улыбающийся Никса. Сразу после этого он вынул из кармана спичечный коробок и подкрался сзади к одной из малознакомых мне учениц и легким движеньем высыпал ей за шиворот все его содержимое.

Девчонка оказалась умной, и потому сразу заорала:

– Помогите! Помогите! Пауки!

Никса, отошедший к этому времени от вопящей дамы на порядочное расстояние, громко и возмущенно завопил:

– Да что же это такое творится, мама дорогая! Совсем обнаглели! В это светлое 1 сентября, прямо на школьном дворе, лучшей ученице школы, за шиворот засунули… и что засунули! Не банальные сто баксов, а пауков, причем, судя по крикам, живых! Ужас! Ну, кавалеры, где вас носит, ё-моё, помогите ей раздеться, желательно, догола. Достояние школ должно предстать во всей своей красе!

Рядом с визжащей самой высокой октавой ученицей уже суетился Ленчик, услужливо предлагавший помочь и аргументировавший свое появление “… блестящим знанием арахнологии”. Визг не на секунду не прекращался; директриса, а следом за ней и весь учительский совет, начинала хмуриться и уже собиралась своим присутствием остановить беспредел, но тут Никсе все-таки удалось пробиться к несчастной страдалице и, просунув руки ей под кофту, что-то там расстегнуть…

Эффект превзошел все ожидания, я чертовски сожалел, что девчонка стояла ко мне спиной. Впрочем, со спины она была тоже ничего. Красивая, загорелая кожа с белой полоской, пересекающей лопатки, ровный позвоночный столб, плавные изгибы и все такое. Да, 1 сентября пока выходило на славу. Никса к тому времени, как водится, успел улизнуть незамеченным, так что весь гнев пылавшей от стыда отличницы обрушился на Ленчика, весьма некстати оказавшегося сзади. В глаз он все-таки не получил, но это меня уже не волновало, потому что неугомонный Никса каким-то образом пробился к микрофону и заголосил на весь двор:

– Остановим агрессию на святую девичью непорочность! Грудью на защиту жертвы террора! Пусть 1 сентября останется светлым Днем Знаний, а не… эй, куда это вы меня тащите?

Так едва ли не впервые в жизни попался Никса. Он учел все, кроме одного: учитель информатики очень его не любил, но любил выставить себя в выгодном свете. А что может быть почетнее, чем поимка хулигана практически с поличным, да еще и 1 сентября? Впрочем, учитывая, что свидетелей найти не удастся, максимум, что можно пришить Никсе – излишняя эмоциональная активность, проявленная во время поимки злостного хулигана, цинично улизнувшего незамеченным. А это для него – просто ничто.

Учитель информатики рьяно притащил упирающегося Никсу к хмурой директрисе, утешавшей рыдающую отличницу. Рядом, зажимая платком расквашенный нос, стоял обескураженный Ленчик. Я совершенно упустил момент, когда он схлопотал по физиономии, и был озадачен кровопролитием не меньше, чем сам Ленчик. Даже не дослушав героя от информатики, директриса энергично замотала головой, сразу выбив из него все геройство. Изобразив на лице маску покорности и смирения, он нежно отпустил Никсу, криво ему улыбнувшись и что-то прошептав сквозь стиснутые зубы. Товарищ удовлетворенно кивнул головой и подошел ко мне.

– Пожалуй, наличие у кого-нибудь фотоаппарата внесло в ситуацию дополнительную пикантность, – заметил Никса, оглядывая дело рук своих.

– Ничего, – утешил я друга. – В следующий раз…

Никса посмотрел на меня, как на умалишенного: в своих замыслах он не повторялся никогда.

Данил Рудой. “Диссиденты”. Пролог. Разбор Полетов