(глава из повести “Специалист по планетам Земного типа”)
Мне неприятен животный уровень. На нем происходит много, но без должного понимания происходящего этого много быстро становится чересчур. Далее идет неизбежный упадок, который превращается в упадок в неизбежное.
– Сто четырнадцать тонн – это сколько в теплоемкости? – спрашивает Клэр.
– Давай я лучше деньгами тебе объясню?
– Давай, – незамедлительно соглашается она. – Может, еще Шардоне?
Я не люблю Шардоне. Меня восхищает, что, по словам той же Клэр, виноград, из которого его делают, настолько хорош, что произвести из него плохое вино невозможно. Я не люблю Шардоне. И, тем не менее, допиваю третью его бутылку. Я прекрасно знаю, чего это мне будет стоить утром. Утра у меня не будет вообще; останется только туманно-серый рассвет, когда, чем ярче, тем больше боли и зубоскалия.
– Несомненно, – киваю я, мысленно утешаясь тем, что Шардоне негазированое. Газированный алкоголь оканчивается для меня похмельем еще до того, как я успеваю по-настоящему опьянеть. Это удивительное, часто парадоксальное ощущение, и я частенько предавался бы ему, не будь оно столь омерзительно.
Ведерко с раставшим льдом опустело; спускаться за новой бутылкой в подвал не хотелось ни мне, ни Клэр, и когда она это поняла, ей пришлось призывать на помощь все свое мужество. Она весь вечер просидела с одним и тем же бокалом, в котором до сих пор оставалось не меньше трети; я был к этому совершенно снисходителен, понимая, что так было нужно. К тому же, мне с самого начала было ясно, что тремя бутылками тут не обойдется. Тем более, Шардоне.
Я знал одного парня, который очень любил напиваться в компании женщин, которые ему не нравились. Над ним часто за это подтрунивали, но ему было как будто все равно. Как-то раз он объяснил мне, что делает это потому, что, как только они начинают ему нравиться, он знает, что действительно пьян. И вы думаете он на этом останавливался, этот мерзавец? Нет, он продолжал пить, как одержимый, пока не пьянел мертвецки и не валился под стол, и каждая из тех следующих рюмок как будто выносила его за новый предел безумия и восторга. Мне подобное не удавалось, хотя я согласен, что алкоголь иногда помогает лучше… К чему это я?
– Вагнер, а ты не хотел бы попробовать красное? Что мы, в конце концов, все Шардоне да Шардоне. К тому же, у меня в холодильнике есть шампанское…
– Ты знаешь, – задумчиво говорю я, стягивая щеки вниз в гримасе смертельного разочарования. – Мне понравилось Шардоне. У тебя в погребе, вроде бы, еще оставалась пара бутылок. Я принесу, ты не против?
Предожение я договарию, уже поднимаясь на ноги – и шатаясь, как портовая б***ь. Она не смогла не похвастаться своим ошарашивающим винным погребом, отделанным чуть ли не эвкалиптом, пригласив меня на экскурсию перед ужином. Я четко представлял, где находится стеллаж с Шардоне, и даже помнил расположение бутылок на нем. Но есть маленькая загвоздка. Больше всего на свете Клэр боится темноты и ядов. Свет пока горит, но если я пойду за Шардоне один, то теоетически могу отравить ее через какой-нибудь подобранный по дороге шприц. Клэр смотрит на меня долгим взглядом, понимая несостоятельность своих подозрений и параллельно взвешивая меня в уме. Никакой логики в ее мыслях нет, хотя она об этом даже не догадывается. Внутренне я начинаю ликовать: сегодня я заперт в доме с женщиной, которая способна на все.
Логики, кстати, в Клэр не было и в начале вечера; теперь же ее мысли вообще состоят преимущественно из междометий и пространных оступлений в области раннего детства и первого брака. Но это было совершенно неважно. Нужно было принять решение, потому что если за Шардоне мы пойдем вдвоем, то до постели так и не доберемся. Все произойдет там, в подвале, уютно пахнущем чуть ли не эвкалиптом, и мне до конца ее жизни придется бороться с желанием сказать ей, что вместо эвкалипта ей впарили сосну, пропитанную настойкой для ингаляций. Я хорошо знаю запах этой дряни, мне часто приходилось иметь с ней дело в детстве – том самом, о котором я буду рассказывать Клэр (по ее же инициативе), когда мы все-таки доберемся до кровати: усталые и такие же разочарованные, какими были весь вечер.
– Ты не найдешь, – говорит она и тоже поднимается на ноги. – Я покажу.
Я пожимаю плечами, и мы идем в подвал.
За Шардоне.
Данил Рудой
Современная проза
“Диссиденты” – современная повесть 21 века о школьной жизни Данила Рудого
“Один день. История влюбленного старшеклассника.”
Драматургия. “Кокаин” – одноактная пьеса
Современная поэзия
