В 2006 г. я должен был написать эссе для Международного Бакалавриата (IB) и располагал полной свободой выбора темы. В то время я продолжал активно изучать английский язык, поэтому выбрал проблемы перевода стихов с одного языка на другой: с русского на английский. Главная трудность заключалась в том, что, по моему же собственному требованию, перевод должен был соответствовать оригиналу как по смыслу, так и форменно. В результате я перевел на английский язык два стихотворения Юрия Шевчука, “В ресторане” и “Метель“, и подробно описал весь процес. Моим руководителям эссе понравилось, но комиссия выставила за него низшую их всех возможных проходных оценок.
Оценка удивила, но я знал, что на высший балл по собственным требованиям все равно не наработал, поэтому не стал подавать жалобу. В начале 2014, перебирая старые файлы, я наткнулся на копию того эссе и решил довести переводы до ума. Один из них представлен Вашему вниманию.
Юрий Шевчук. “В ресторане”.
Перевод на английский Данила Рудого
В ресторане | In a Restaurant |
С душой Достоевского, с комплексами Блока | With Dostoyevsky’s soul, a complex of a poet, |
Я в ресторане сидел. Меня тошнило от сока. | In a restaurant I was – and I was trying to throw it. |
Судьбу разъел, как бронхит, синдром Льва Толстого: | The Leo Tolstoy’s syndrome has caught my fate like a snare: |
Непротивление слева, справа – грубое слово. | They but obey on the left, and on the right they but swear. |
Господь сорвал голос. Его мало кто слышит. | The Lord has lost all his voice. Almost nobody hears. |
Но жизнь не так хороша, и поэтому дышит. | But life is not very good; that’s why it breathes through tears. |
Моя любовь к миру слева. Там, где пышная Клава, | My worldly love’s at the left, with a voluptuous Cloe, |
Где ест яблоки Ева, где моя слава. | Where Eve is eating her apples, next to my glory. |
Боже, как хорошо! Как легки эти двери! | God, what a wonderful place! These doors are lighter than wishes. |
Я в них спокойно вошёл – на блюдах птицы и звери. | I calmly entered: fowl, flesh is served on beautiful dishes. |
Я немного грустил, как могила Шагала. | I was slightly upset, like painters’ graves in October. |
Спросили: “Кто виноват?”. Ответил: “Выпили мало”. | They asked: “Whose fault?!”, and I said: “I’m just improperly sober.” |
Но тут ты появилась, и этот бред вспыхнул храмом, | Then you appeared, and rave burst into a temple’s gables, |
И я, как старый Дионис, стал мифологическим срамом. | And I, like Bacchus, became a stigma of pagan fables. |
Как на невольничьих рынках стояла Родина голой, | Standing – a slave on the market! – my naked homeland was found |
На подмостках Европы, с крылами до пола. | On the scaffolds of Europe, with her wings on the ground. |
Я забыл, кем я стал, и я проклял искусство. | I have forgotten myself and cursed the artful frontier. |
Понял я, что давно боялся этого чувства. | I realized that this sense had always caused me a fear. |
И я с тоской Мандельштама упал на колени. | I knelt with Mandelstam’s grief like he who’s sent to the gallows: |
Прости меня: я люблю твои овалы и тени. | Excuse me, please, but I do adore your shapes and your shadows. |
И вдруг что-то влетело в эту щель между нами, | And then something has filled this little crevice between us |
Что-то сверкнуло, и толпы радостной пыли | Something has flashed, and in a cheerful fashion |
По Проспекту поплыли, неся в руках знамя. | Some banners drifted the street down the dust of arenas. |
Ты узнала меня, и мы секунду любили. | You recognized me. We loved. It was a second of passion. |
Александр Блок. “В ресторане”
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
19 апреля 1910
Данил Рудой – январь 2014